Судьба прифронтовых

Судьба прифронтовых

Фото: ТСН.ua

Ее зовут Люда. Война отобрала жизнь ее матери, здоровье ее и ее мужа, а теперь грозит отобрать сына.

С первого взгляда понятно – она прилагает массу усилий для того, чтобы выглядеть хорошо. В ее случае добиться сногсшибательного эффекта непросто. У нее давно нет работы, и она перебивается случайными заработками, экономя каждую, с трудом вырванную у непростой жизни копейку. Округлое, немного плоское, лицо, обрамленное жесткими густыми волосами, хранит, похоже, генетические следы монголо-татарского ига. Восток прячется в уголках ее раскосых глаз, в сдержанной мимике и немногословных репликах, из обрывков которых я скрупулезно складываю ее историю. Так археолог складывает из античных кусочков мрамора найденную среди древних развалин мозаику.

Ее зовут Люда. Она живет в Марьинке. В той ее части, которая совсем близко от линии фронта. Пятьдесят метров от ее дома, и вот они, крайние позиции наших военных. Окопы, блиндажи, пулеметные гнезда и точки для стрельбы из гранатометов. А еще через двести метров, - уже, можно считать, в Донецке, – такие же точно блиндажи и гнезда. Только оружие там направлено в сторону ее дома. Люди в окопах напротив, возможно, не хотят, чтобы пули из их пулеметов и мины из их минометов попали в дом к Люде и убили ее. Они хотят, чтобы их пули убивали тех парней в камуфляже, которые сидят в траншеях перед домом Люды. За спиною которых Люда и ее дети ходят в школу, в магазин, в больницу. Но если пули и мины, вылетая из окопов боевиков, падают возле Люды, то боевики не сильно расстраиваются. Это война.

– А пару дней назад, – говорит Люда, – мне пуля разбила горшок с геранью. Стоял на окне, а тут раз – и на моих глазах рассыпался.

По Люде тоже не скажешь, что она расстраивается. Она ни за что бы не стала раскрывать душу перед чужими людьми, если бы не районная больница и дерматиновая скамейка в коридоре травматологического отделения. Однажды прилетевшая с той стороны мина рассыпалась мелкими осколками и ранила ее 15-летнего сына. Сережа возвращался домой и попал под обстрел. Он привык к тому, что каждый вечер здесь стрелкотня, и пули звонко стучат по каменным заборам зажиточных соседей. А забор Люды они насквозь прошивают легкими ударами. Тонкая жестянка звенит так, будто хулиганистый сосед бросает в забор камешки из кустов.

Тогда Сергей подъехал к дому на велосипеде. Он хотел было соскочить с него и быстро подняться на крыльцо, как вдруг неподалеку что-то хлопнуло. Сереже показалось, что рой злых пчел набросился на его правую ногу, и она сразу же занемела. Он, хромая, поднялся на крыльцо и, проведя рукой по штанине, почувствовал под ладонью что-то влажное и горячее. По ноге текли ручьи крови. Люда отвезла его в больницу и ждала, пока закончится операция. Когда врач, вытирая руки о полотенце, вышел из операционной, она, пробивая его насквозь внимательным взглядом своих монгольских глаз, слушала и запоминала каждое слово.

– Осколков там было много, – устало произнес доктор. – Мы вытянули почти все. Почти, мамаша. Там, близко к кости, осталось еще три, и мы их не можем достать. Впрочем, я так думаю, они закапсюлируются и не будут мешать вашему парню. Его Сергеем, кажется, зовут?

Десять дней прошло после этого разговора, а у Сергея все еще высокая температура. Держится, не падает. Идет воспалительный процесс. Все может закончиться заражением крови. Осколки надо вытянуть. Но в райбольнице не хотят это делать. Потому что не могут. Люда в полном отчаянии. Она не знает, куда везти своего сына. И, главное, где взять деньги на операцию.

А Сергей ни о чем не просит. Ни на что не жалуется. Железный характер.

– Он такой же упрямый, как и его отец, – вздыхает Люда. – Тот тоже получил пулю в ногу и не хотел лечиться.

– И чем закончилось? – полуавтоматически спрашиваю я Люду.

И чувствую, что вижу лишь вершину айсберга тех несчастий, которыми война навалилась на эту семью. Я понимаю, что сейчас она расскажет что-то очень страшное и болезненное. Нечто такое, отчего хочется закрыть глаза и уши. Не слышать и не видеть.

Но она лишь машет рукой. Прячет от чужих глаз боль своей семьи.

– Да что там говорить? Попала ему в ногу пуля. Вроде нормально зашили, но рану не обработали. Она у него очень сильно болела. Я говорю: "Давай к врачам". А он мне твердит, что само пройдет. Да вот и не прошло. Отрезали ногу. По самую попу оттяпали. И этот у меня такой же.

Она ворошит светлую шевелюру Сергея.

Парень слегка морщится. Он хочет быть взрослым. Впрочем, он и есть взрослый. Повзрослевший на войне. Сергей очень внимательно глядит мне в глаза. Я понимаю, что мальчишка оценивает, можно ли мне доверять. "Можно Вас попросить отвезти мою маму домой?" – повторил он несколько раз.

От больницы до дома Людмилы не меньше десяти километров. Сергей остается в палате. А мы едем на простреливаемую окраину Марьинки. Люда садится к нам в машину, и завязывается тонкая нить беседы. И оказывается, война задела эту спокойную женщину куда больше, чем ее соседей. Одним разбитым горшком с геранью не обошлось. Это похоже на какой-то приговор судьбы.

За Марьинкой уже Донецк. Еще совсем недавно по разным тропкам можно было, минуя блокпосты, пробраться "в ДНР" и вернуться назад. Однажды ночью в дом ее матери зашли грабители. Люда уверена, что это были бандиты из "ДНР", с той стороны линии фронта. Они зашли к пожилой женщине в дом, избили ее до полусмерти и вынесли из хаты все, что только было в ней ценного. "Они даже с нее сняли все украшения", – Люда не очень охотно вспоминает детали этого ужасного нападения. Через неделю после побоев ее мама, не приходя в сознание, скончалась. В той же районной больнице, в которой сейчас лежит ее сын. Грабителей и убийц так и не нашли.

А потом и сама Люда едва не умерла. Довольно большой осколок проткнул ей живот. Кривая загогулина из серебристого металла торчала из-под кожи. Из раны сочилась темная кровь. Но, видно, Люда, как и муж-калека, не сильно доверяет врачам. Не пошла в больницу. Осколок вытащил ее сын Сережа. Это было за несколько недель до того, как мина разорвалась рядом с ним самим. Сережа взял старые плоскогубцы, да и потянул на себя кусок железа из маминого живота. Вытянул одним ловким движением. А потом налил в рану спирт. Операция в домашних условиях прошла без последствий.

Мы не довезли Люду до дома. Она попросила остановить нас в центре Марьинки.

– Дальше я сама, – сказала она.

– Людочка, да бросьте вы, – попытался настоять я. – Мы вас довезем до самого дома. Как Сереже пообещали.

– Да не надо, ребята, там стреляют, – произнесла Люда тоном, не требующим возражений. Я подумал, что, может быть, она не хочет, чтобы ее увидели соседи в сопровождении чужих мужчин на машине. Или муж. Одноногий искалеченный человек.

Она вышла из машины и зашагала сама. Туда, где стреляют. Сегодня, кажется, чуть меньше, чем вчера. На самый передний край этой войны. Туда, где война отняла у нее мать, искалечила мужа, ранила ее саму и чуть было не отобрала у нее сына. Самое дорогое, что у нее есть. Она идет спокойно, но, вместе с тем, как-то обреченно. И мне кажется, я знаю, о чем она сейчас думает. Наверняка не о спасении мира. А о том, как спасти единственного в этом мире человека, ради которого она готова пожертвовать всем, что имеет. Даже собой. Она хочет защитить то немногое, что оставила ей прифронтовая судьба.

На фото: Сергей Быков на том самом месте, где спустя некоторое время рядом с ним разорвется мина. За несколько дней до обстрела и операции.

Из-за того, что осколки из ноги Сергея не удалось вытащить, а воспалительный процесс продолжается, мальчику грозит ампутация. Семье необходима финансовая помощь, чтобы показать Сергея врачам больницы им. Мечникова в Днепре и попытаться спасти ему ногу. Сколько может понадобиться денег на операцию, они еще не знают. Но пока у них нет средств даже на дорогу, поэтому семья Быковых будет благодарна за любую помощь.

Номер карточки для помощи: ПАТ "Ощадбанк", 4790701007130833 – мама Сергея Быкова Людмила Васильевна.

Похожие темы:

Следующая публикация