Три дня, как глубокая рана

Три дня, как глубокая рана

Фото: Getty Images

Мне никогда не забыть боли и горечи тех трех дней - дней расстрела "Небесной сотни".

Вы когда-нибудь боялись открыть свою страницу в "Фейсбуке"? Например, в годовищу расстрела "Небесной сотни"? Когда вся лента пестрит фотографиями со свечами, портретами погибших героев, историями от друзей или родственников ушедших из этого мира. Словно огромная социальная сеть – это сплошное кладбище, куда приходят, чтобы помолиться, помянуть, поставить свежие цветы…

В связи со сложившейся в Украине ситуацией поводов для грусти хватает каждый день. Вчера гибли, сегодня гибнут, завтра будут погибать. Среди них может оказаться не один ваш друг, любимый или просто сосед из пятого подъезда. Конечно, грусть и ужас происходят везде. Украина – это одна жертва этого помешанного на мясе и крови мира. Но не Сирия или Ирак мне запали в душу, а именно она – страна, где люди восстали, чтобы избавиться от политического рабства.

Майдан. Это слово вызывает у меня клубок многочисленных эмоций. Адреналин, страх, радость, грусть, разочарование, любовь, счастье, отчаяние, боль, шок - перечислять можно бесконечно. В течение нескольких месяцев на этом маленьком кусочке земли тысячи людей из разных стран мира вкусили вкус революции и стали свидетелями того, как творится история. Мне, как и им, тоже повезло увидеть всё это. Сначала я работала на Евромайдане как журналист – писала, делала фото. Но долго стоять в стороне не смогла. Помогая всеми возможными способами, от сортировки тёплых носок до отбивания от асфальта льда тяжёлым ломом, совсем скоро я стала волонтёром Автомайдана. Душещипательных историй, которые произошли со мной, хватит на целую книгу, которую я обязательно напишу и представлю миру. Но сегодня мне больше всего мне хочется рассказать не про многочисленные эвакуации и штурмы, не про последствия Майдана и аннексию Крыма, где сепаратисты приставляли мне автомат Калашникова в спину и я думала, что жизнь моя вот-вот оборвётся… В моём сердце навсегда останется глубокая рана, которую нанесли мне события тех трёх дней.

Фото: фото: Екатерина Ерусалимская

18 февраля 2014 года. Мариинский парк в Киеве. Там на девять часов утра был назначен массовый сбор людей. Отступать больше никто не планировал. "Або мы их, або вони нас", "Разом и до кинця"… Людей пришло много. Все радужные и готовые ко всему – тогда казалось именно так. Множество молодых ребят со щитами, в касках, противогазах и с дубинками. Те, у кого дубинок не было, делали их на месте, вырывая из земли маленькие железные столбики с цепями. Внутренние войска Украины стояли по всему периметру. За ними стояли "титушки". Одни пожилые женщины махали этим "титушкам" гривнами и кричали "проститушки", другие – носили в руках иконы и молились за них. Посмотрев на всё это, мы с моим парнем решили двинуться в сторону улицы Шелковичной, которая была совсем рядом. Там, по слухам, начиналось что-то неладное. Слухи оправдались. Вначале я не могла поверить собственным глазам: много огня, горят машины, с одной стороны стоит очень много "Беркута", с нашей стороны – обезумевшая толпа. Я залезла на один из горящих грузовиков, чтобы сделать снимки и посмотреть, что происходит по ту сторону, откуда уже давно летели резиновые пули и светошумовые гранаты. Десятки журналистов бросились стаскивать меня оттуда: "Немедленно слазь! Там баки горят! Они сейчас взорвутся!". Спрыгнула. Отбежала в сторону. Баки взорвались. А я впервые почувствовала, что такое "журналистская солидарность". Потом было очень много газа.

По пути на Шелковичную один парень, узнав, куда мы направляемся, достал из своего рюкзака семь медицинских масок и протянул нам. Мне они пригодились. Правда, в благодарность часть из них я отдала всё тем же журналистам, которые позаботились обо мне. Хотя помощь была, скорее, символическая, так как тонкий материал не особо спасал от едкого газа. В след за слезами и кашлем меня вырвало среди толпы. А потом, от взорвавшейся под ногами гранаты, началась одышка. Медики быстро среагировали. И молоком напоили, и успокаивающими лекарствами.

Фото: Reuters
Раненых уже носили одного за другим. Ранения были серьёзные. Это уже были первые погибшие. Мне было очень страшно за всех. Я стояла одна с камерой, вокруг носили окровавленных людей, плакали женщины, толпа рвалась растерзать выловленного по ту сторону баррикад беркутовца… Я уже не могла нормально держать в руках камеру. Руки тряслись. Вдруг сзади ко мне подбежал взрослый мужчина в белом халате и произнёс: "Помогите, девушка! Рук не хватает!" Меня подвели к парню, у которого в ноге было несколько пуль. Ему перевязали ногу из остатков медицинского материала, и его срочно нужно было отвести в медчасть, которая располагалась на Майдане в здании профсоюзов. "Брось меня, прошу, я же мужчина – я не могу позволить, чтобы такая хрупкая девушка тащила меня на себе!" - уговаривал он меня, пытаясь перекричать шум. Я же продолжала тащить и кричать, чтобы тот держался. Он слушался, но по лицу и стонам было видно, какую нестерпимую боль он испытывал. "Я найду тебя! Вот закончится всё и найду!" Не нашёл. Тогда на его лице была балаклава. На моём тоже. Не знаю, жив ли он…

Потом я вернулась обратно. В голове была только одна мысль: "Где мой Виталик!? Не ранен ли!?" Подобные мысли сопровождали меня все три дня. Он был смелым. Всегда стоял в первой полосе на передовой. Но он тогда выжил. Даже не пострадал. Избил беркутовца и снял с его головы шлем. Долго потом хвастался им, так как качество отменное. Долгое время прослужил защитой.

Адреналин был настолько сильный, что не чувствовалась боль. Помню синие ноги от резиновых пуль. Но это я уже заметила позже, дома, когда разделась. Но во время всех этих событий ничего не замечала. Только щипало что-то и не ясно было, то ли от мороза, то ли просто нервы. Потом зазвучала волынка, и музыка смешалась с криками и звуком гранат. Я позвонила своим друзьям во Львов:

- Вовочка, Игорь, приезжайте скорее! Здесь так страшно!

- Та знаємо, Катька! Не бійся! Ми вже збираємося!

Хотя добраться тогда в Киев из областей и регионов было очень сложно. Поезда отменяли, дороги перекрывали, "титушки" ловили людей даже на трассах. Друзья всё-таки добрались - 19 февраля.

Когда на Шелковичной стало поспокойнее, мы решили вернуться в Мариинский парк, чтобы посмотреть, что там происходит. Когда мы пришли, там уже все закончилось. На земле лежали люди – раненые, избитые, полуживые и мёртвые. И стаю "титушек" с оружием в руках. Они продолжали добивать лежачих. Это делалось с таким зверством, что даже устрашающие беркутовцы пытались успокоить вооружённую гопоту.

Я стояла посреди дороги, где уже не ездили автомобили, а только стояли разбитые, служа баррикадами. Никогда не забуду старенькую бабушку в каске и с клюшкой в руках, которая неслась ко мне на встречу по этой же дороге и кричала: "Смотрите! Смотрите! Снимайте своей камерой вот это! Вот этими пулями они наших деточек убивали! Я видела! Я насобирала!". Женщина в истерике доставала из своих карманов использованные патроны разных размеров и видов. Потом громко плакала и причитала...

После Мариинского парка вернуться на Майдан было сложно, так как метро перекрыли. Пришлось идти в окружную и достаточно долго. Всё это время я боялась, что пока иду по этим пустым и спокойным улицам Киева, Майдан уже разгонят. После увиденного за день я не верила в победу. Власти пошли на самые радикальные меры, и было очевидно, что Янукович так просто не отступит.

А потом началось всё по кругу. Только уже в одной точке – на самой площади. Со сцены неслись песни в поддержку тех, кто на передовой сражался в огне: "Ах лента за лентою на бой подавай…" Беркут подступал всё ближе. Мёртвых и раненых становилось всё больше. Мимо меня в медпункт не переставали носить тела. Я продолжала бояться за своего любимого человека. Как сейчас помню, не могла отвести взгляд от большого экрана, который висел слева от сцены, по которому показывали прямую трансляцию. Всё пыталась увидеть человека в голубой куртке и в белом шлеме. Если находила, на секунду успокаивалась – живой. Огонь, водомёты и "Беркут" становились всё ближе. Горело всё. Даже палатки, в которых мне неоднократно посчастливилось кушать суп или просто греться. Я ковыряла брусчатку рядом со сценой, продолжая поглядывать на экран.

И тут раздался крик. Снайпер выстрелил в выступающего на сцене. Уже не помню, кто это был. Помню только, что потом подобные выстрелы продолжались, и поднялась паника. Некоторые начинали уходить с Майдана. В эти моменты я начала понимать, что попасть могут в каждого. Я продолжала ковырять брусчатку, накладывать её в мешок и тягать к баррикаде. Потом паника настигла и меня. Пробравшись к передовой, я начала плакать и искать Виталика. Я очень давно не видела его белого шлема на экране. Со словами "Девушкам сюда нельзя!" парни вывели меня за пределы огня. Я просила мне помочь. Всё было впустую. Пыталась звонить, но телефон был выключен. Беда была так близка. Ещё долгое время я пыталась совладать с собой, пока он не появился – весь чёрный и потрёпанный, в обожжённой одежде.

Потом подтянулись львовские... Их было много, и наш отпор стал крепчать.

- Катя, давай гарячого чаю поп'ємо разом. З'явилася хвилина на відпочинок. Я біля намету, - кричал по телефону друг Игорь.

- Около какого? Конечно, давай! – отвечала я.

Мы так и не смогли найтись, чтобы попить чай. Игорь и после набирал мне, говорил, что нужно обязательно увидеться, так как соскучился и хочет поговорить. Мы не поговорили и не поговорим больше никогда…

- Катька, Ігоря вбили! – сказал на другом конце провода Вовчик.

Фото: Getty Images
Ноги переломаны так, что узлы вязать можно, сквозной выстрел в грудную клетку, огнестрельное ранение в правое бедро... Плакала я не сразу. Я даже видеть его не хотела. Я не могла принять эту реальность. Она была чужой для меня. Больницы Киева тогда были переполнены пострадавшими. Но власти все не могли успокоиться. Милиция пыталась штурмовать медицинские учреждения и арестовывать всех раненых. Я не поехала смотреть на труп Игоря – я поехала в одну из таких больниц. Мы стояли стеной и не позволяли автозаку сдвинуться с места, пока оттуда не освободят всех задержанных. Спустя пару часов стали выпускать еле живых, с перевязанными головами и не только, мужчин. Снова зазвонил телефон. Звонила подруга всё с той же новостью про Игоря. И тут ко мне пришло осознание случившегося. Не хватало кислорода. Слёзы наворачивались. Истерично хотелось к Игорю – пусть к мёртвому, но увидеть его…

Михайловский собор. Много плачущих и встревоженных людей. Во внутренний двор потоком несут сумки с едой и лекарствами. Все крестятся. Нашла Вовчика. Обнялись крепко. Я касалась его и не верила, что дышит - весь такой грязный, пахнущий паленой резиной и с красными глазами. Я благодарна судьбе, что она дала мне возможность увидеть его после всего случившегося в другом образе. Я благодарна судьбе за то, что я запомнила его влюблённого и с большими планами на будущее. И я безумно благодарна судьбе за то, что этот человек стал неотделимой частью моей жизни.

- Катька, ти дійсно хочеш побачити його? Він так виглядає... Може не варто? – спросил Вова. Я настояла на своём.

Маленькая деревянная беседка и пару деревьев. Вокруг стоят люди. В кругу на земле тоже люди – лежат мёртвые. Укрытые так, что видны только ноги. "Наш Ігор під клітчастим пледом" - сказал Вова. И я сделала это. Отбросила материю. Бледное и скорченное от боли лицо с закрытыми глазами... Снова началась одышка. Плакать не стала, хотя безумно хотелось разрыдаться. Боялась привлечь журналистов, которых было очень много. Я приложила руки к холодному лицу Игоря. "Мне кажется, что я его сейчас отогрею, и он проснётся", - сказала я Вовчику. Потом мой взгляд зацепился за его голые, сломанные ноги, на которых чёрным маркером были написаны какие-то номера. Быстро поцеловав Игоря в лоб, я убежала с этого жуткого места, чтобы где-то за углом, вдали от всех, выпустить свои эмоции.

Но нужно было возвращаться на Майдан. Мы по-прежнему продолжали руками отковыривать брусчатку и собирать камни. Стало уже спокойнее. Мы продолжали строить баррикады. Уже на Грушевского, куда позже удалось протиснуться. Периодически проверяющие кричали: "Тишина всем! Выключили фонари!" - все замирали. Искали снайперов. Лазили по обгоревшему зданию и по хрупким этажам. Уже не было страшно. Всем было плевать. Задача была одна: как можно скорее собирать камни. Хотя на тот момент всё уже закончилось… Янукович сбежал. Революция удалась.

По Майдану несли гроб Игоря Костенко. Героя Украины и человека, которого мне очень не хватает сегодня. Его провожали сотни людей.

Уже в самолёте Киев-Катовице разодетые пассажиры с пренебрежением смотрели на меня, грязную и измученную, только что сошедшую с крыльца пылающей революции. Я возвращалась в Польшу на учёбу, думая о том, что моя жизнь уже никогда не станет прежней.

Позже в Украине начались проблемы еще серьезней. Количество смертей тоже увеличилось. "Небесная сотня" приумножалась на землях Донецка и Луганска. И преумножается до сих пор. 10 августа 2015 года утром ко мне позвонил Вова. И снова с плохой новостью… "Катька, Віталіка вбили…" Это произошло под селом Старогнатовка. Смерть была мгновенной.

Теперь я чересчур переживаю за близких мне людей – по поводу и без повода. Теперь я боюсь отвечать на неожиданные звонки Вовы. Теперь в дни рождения Игоря Костенко и Виталия Тилиженко и в дни их смерти я боюсь открывать свой "Фейсбук"…

Присоединяйтесь также к группе ТСН.Блоги на facebook и следите за обновлениями раздела!

Похожие темы:

Следующая публикация